"Трудностей не становится меньше, когда мы обращается к различным определениям консервативного феномена. По-прежнему господствует неуверенность в понимании того, что такое вообще консерватизм, и многие из тех, кто выдает себя за приверженцев этой философии и позиции, даже горды тем, что до сих пор не удалось найти общепризнанного определения. Путаница велика, и, как всегда, при такой неясности слов описание определений находится под влиянием политики, борьбы за власть партий, фракций и клик, которая лишь тогда достигает кульминации, когда включает в себя использование определенных слов, распространяется на мышление. Язык — это политика. На вопрос, какие меры он принял бы сначала, чтобы умиротворить свою страну, один император древнего Китая ответил, что он прежде всего восстановил бы значение слов. Поэтому «борьба за слова» — это не бессильные толкования, а уже начало освобождения от тормозящих мысль шаблонов и фраз, первый этап кристаллизации сил, которые изменяют и политическую практику."

"Дух времени, который так долго был прогрессивным, эмансипаторским и левым, начал с недавних пор вспоминать о консерватизме. Этикетка «консервативный» все больше теряет то оскорбительное, обвинительное звучание, какое она имела еще несколько лет назад. В ФРГ входит в оборот новое понятие — «поворот тенденции». Одних это тревожит, других радует, но этот поворот происходит под знаком консерватизма, с однозначным уклоном «вправо». Настает время, когда «флюгеры», как называл их Лютер, начинают шевелить носом, чтобы узнать, откуда дует ветер новейших перемен, и перекрашиваются. Новоявленные сторонники намечающейся тенденции, которые вчера еще выступали за эмансипацию, прогресс, изменение системы и левый утопический «принцип надежды», теперь расписывают консервативную эпоху как целительницу ран, нанесенных культурной революцией, и хранительницу «настоящего старого» ."

"Со времен Маркса мировую историю можно рассматривать как прогресс, осуществляемый путем классовой борьбы и революций ; при таком ее видении консерватизм может фигурировать лишь как тормозная колодка, как проявление закона инерции в общественном развитии, как отрицание всего прогрессивного и устремленного вперед. Две мировые войны и цепь технологических, экономических и социальных переворотов разрушили или поставили под вопрос все, что не без оснований считалось консервативными лозунгами: традицию, непрерывность, авторитет, органичность и иерархию . Все это было сделано ненадежным прогрессивно-революционной стороной, деградировало до уровня «тысячелетней плесени», объявлено проявлением репрессивных сил, при подсудном сообщничестве с теми тенденциями цивилизации, против которых они якобы боролись, согласно злым словам Ницше: «Падающего толкни». Основной мотив был таков: в нашем современном мире технологические перевороты требуют социальной революции, они сходятся в одном направлении к эмансипации, демократии, свободе, прогрессу. То, что при этом речь идет не о социологических познаниях, а о политических постулатах, если не о том, что Сорель называл «социальными мифами», доказала консервативная теория и критика идеологий, и от их выводов уже не отделаться . Теодор В. Адорно говорил о том, что «ужасная картина человечества без памяти по необходимости связана с прогрессивностью буржуазного принципа». «Экономисты и социологи, такие как Вернер Зомбарт и Макс Вебер, соотнесли принцип традиционализма с феодальными общественными формами, а принцип рациональности — с буржуазными. Но это доказывает, что воспоминания, время и память ликвидируются самим прогрессирующим буржуазным обществом как своего рода иррациональный остаток» . Но тем самым с успехом разрушается и субстрат консервативного образа жизни, и мир опыта народов, как говорят в другом месте Адорно и Хоркхаймер, тенденциозно уподобляется миру амфибий ."