Мы пережили ужас муссонных дождей, когда в июне—июле 1938 года пересекали Гималаи, чтобы поставить наши палатки к северу от покрытых льдом гор, которые являются природным рубежом между дождливым тропическим Сиккимом и засушливым Тибетом. Когда к осени заканчивается ужас муссонных дождей, то горный мир Сиккима предстает во всем своем величии и великолепии. Над насыщенно темными джунглями возвышаются закованные в снежный панцирь горы-великаны, чьи ледники сверкают подобно диадемам. В мае есть время, когда можно увидеть простирающееся в джунглях на многие мили сказочное великолепие цветущих рододендронов. В одном только Сиккиме их не менее 30 видов.

Я услышал тихие шаги босых ног позади себя. Пэнзи, предводитель наших шерпов, повар и еще один шерп незаметно прокрались в палатку и уставились на меня своими большими, наполненными страхом глазами. Мы еще раньше видели, как Пэнзи, сидя на земле, перебирал все наши книги. Теперь же он поднес к моему лицу раскрытую книгу одного английского автора. На одной странице была изображена жуткая маска, а на другой – сияющая горная вершина. Под рисунком была надпись – «Канченджанги – гора и бог».  После этого все трое начали говорить. Их заискивающая манера, их приглушенная речь понравились мне, но то, что они излагали, было жестким обвинением. Они говорили, что нас будут ждать еще большие несчастья, поскольку мы не верили в него – Канченджанги – сурового бога Сиккима, который управлял судьбами людей своими ледяными перстами.

На утро долгожданного дня густые клубы тумана скрывали праздничную площадь перед главным храмом Гангтока. Порой казалось, что бог ветров не внял молитвам лам. Лишь взошедшее солнце привело в движение влажный полог низких складок облаков, и еще до того, как мы закончили наш завтрак в гостевом доме махараджи, нам стало понятно, что нас ждет прекрасный солнечный день, день, каким мы его уже несколько месяцев желали видеть для этого священнодействия. ТО, что нас сегодня ожидало, представляло собой воистину одно из самых ярких, красочных и мощных впечатлений, которое скромная фантазия европейцев с трудом вообще могла себе обрисовать. Это был какой-то дикий экстаз, стремительно меняющийся калейдоскоп ярких цветов и пронзительных криков, эти образы менялись порой быстрее, чем мы успевали моргнуть. 

Белый конь Канченджанги – это дикий, необузданный зверь лучших кровей Тибета. Неистовый жеребец украшен красным шелком и в качестве олицетворения знаков королевского достоинства он украшен пучком павлиньих перьев, который закреплен на его красивой благородной голове. Боевой конь Махакалы, наоборот, иссиня-черный, безудержный, как и сам темный властелин демонов, украшенный гирляндами из человеческих черепов.  Преисполненный огня и демонической силы, конь бьет копытами и хрипло дышит, расширив ноздри, и кажется, что его невозможно успокоить от неистовства, которое на него нашло. Только мы посмотрели на священных жеребцов, как пронзительная музыка трех капелл музыкантов бросила нас в вихрь новых событий.

Даже если сиккимцы, если рассматривать их в целом, сейчас превратились в усмиренный народец и во многом соприкасаются с пагубным влиянием европейской цивилизации, все равно они с вызывающей неподдельное восхищение твердостью придерживаются своих старых обычаев и преданий. В голубых, красных, желтых, зеленых и золотых облачениях, изготовленных из тяжелого древнего китайского шелка, танцоры с мечами выбегают повсюду из полутемных храмов, чтобы отметить в лучах сияющего солнца свои ритуальные праздники. Глубоко внизу шумят дикие горные реки, на склонах гор растут девственные леса, а позади этих ландшафтов гордо возвышаются сияющие вершины вечных снегов, сливаясь с ярко-синим небесным сводом, покрывающим Гималаи. 

Это были ледяные великаны Сиккима, которые придавали этой земле ореол таинственности, это были горы, где на своих тронах восседали боги и царили духи, а вовсе не человек, который прозябал в хилых хижинах в долинах, чтобы коротать свои дни в страхе, покорности и суеверии. Но все же эти горы Сиккима оставались кулисами, и мне казалось, что боги специально построили их такими высокими, чтобы сковать созидательные порывы человека и отвести его сознание от всего того загадочного, что акт творения подарил этой земле.