"Дай мне что-нибудь, чтобы вытереть кровь, попросил я. И она улыбнулась, и сняла с себя пояс для чулок, белый пояс для чулок, такой широкий, с металлическими зажимами по нижнему краю. Я прижал его к лицу, марая кровью, пятная алыми пальцами, и в этом было нечто невыносимо сексуальное, нечто, отчего живот наливается жаром… Ее белье в моей крови. Я так хочу ее увидеть."

«Ищи себя, искренне и ревностно, и ты обретешь себя извне: под сенью Господа или в глубокой могиле, бок о бок с твоими предками…» — это высказывание Мирчи Элиаде не давало Севастину покоя. Он жаждал познать своих предков. Именно от них он унаследовал арийский профиль, словно зольдат с идеологических плакатов, и русо-ржавую щетину. Он никак не мог восстановить свою родословную: после прокатившейся войны и последующего передела власти многие церкви были разрушены, а архивы сожжены. Но даже то однобокое, расписанное до четвертого колена генеалогическое деревце завораживало его, разворачивая перед ним умопомрачительную картину: он стоит один, а позади него ширится легион предков; знакомые по фотографиям лица сереют и превращаются в призрачные пятна, чьи черты размыла тьма столетий. Господи Боже, только подумать: веками люди спаивались в объятьях, чтобы в итоге родился он, Ариан Севастин! И ему тоже суждено стать звеном этой гигантской цепочки, уходящей в бездонный колодец вечности. Его лицо будет стерто, но потомки унаследуют горделивый абрис, который он получил от какого-то сакса, брань и молитва которого одинаково звучали на средневерхненемецком. И тогда драгоценный раствор крови будет перетекать из вен в вены дальше, разливаясь багряной лентой в бесконечности…"

"Он говорил, что вера человека выстраивается по следующей цепочке (и каждое слово он отстукивал костяшками по кафедре): любовь (dragoste), благочестие (evlavie), благоговение (cinstire), боязнь (teamă), страх (frică), ужас (spaimă), священный трепет (groază), смерть (moarte) — и последующее воскресение (înviere). Драгомир начал бы не с любви, а с того знобкого детского страха (pavor), когда ребенок просыпается среди ночи от кошмаров и неумело, пересохшим от ужаса ртом взывает к Боженьке. У него еще нет любви к Господу, но есть вера в чудо. Да, для страха существует много слов, и каждое из них имеет сероватый оттенок, даже любовь, сопряженная одной из своих граней с боязнью, отливает розовым агатом. И вся эта цепочка напоминает ирландский розарий из десяти бусин, выточенных из серых полудрагоценных камней, от жемчуга до антрацита…"