Свою политическую карьеру Бальбо начинал как радикальный республиканец и никогда не отказывался от того, что он называл своими «республиканскими наклонностями». Он присоединился к фашистскому движению в 1921 году скорее из карьерных соображений, чем из идеологических. Институты и идеологии, которые мы обычно ассоциируем с фашизмом, – тоталитарное государство, корпоративизм, расизм – были ему чужды. Когда Муссолини попытался сблизиться с нацистами, Бальбо решительно выступил против него. Идеология, однако, может оказаться не лучшим способом понять, что Бальбо подразумевал под фашизмом. Он был скорее человеком действия, чем мыслителем. Он в совершенстве воплощал идеал Италии Муссолини: дела важнее слов.

Для юного Бальбо республиканизм имел мало общего с конкретными политическими принципами или конкретными проблемами. Заработная плата рабочих и крестьян, забастовки и кооперативные движения его не интересовали — он мечтал об опасных экспедициях, крестовых походах, и приключениях во имя патриотизма. Для Бальбо мадзинизм было не просто политической идеологией, но состоянием души, «чувством тотального бунта против реальности, вечного протеста против существующего положения вещей».

После завершения Первой мировой войны Бальбо, как и многие вернувшиеся с фронта ветераны, ощущал, что вера в нацию, ради которой он и его товарищи жертвовали собой на фронте, вера в победу, которую Италия одержала на полях сражений, угасает из-за политиков в тылу. Итальянские политики заключили позорный мир в Париже, не сумели оказать должного почтения вернувшимся ветеранам войны и защитить их от оскорблений со стороны социалистов и антивоенных демонстрантов. Они объявили амнистию дезертирам и расследовали события в Капоретто, хотя, по мнению Бальбо, только те, кто участвовал в войне, имели право судить.