"— Это правда, господин, раз уж я говорю тебе, что только добрые христиане рассказывали мне эту историю. Они также говорили, что вовсе не Эйвинд Болото избежал огня и королевских слуг и убежал в Швецию, а сам Один, который только на время принял вид Эйвинда, колдуна. И в это можно поверить, так как известно, что идолы язычников способны принимать самый различный облик.
Король сжал губы и перевел гневный и недоверчивый взгляд с Хрейдара на старика, который сидел неподвижно, склонив голову низко на грудь.
— Говорят, языческие боги умеют бродить по земле в самом разном виде, — повторил старик напевным голосом.
Король сморщил лоб.
— Здесь же нет язычников, я надеюсь? — быстро спросил он.
— Люди не могли решиться быть язычниками. И если кто-то и был таким, то он не стал бы говорить об этом, — ответил старик, не шелохнувшись.
— Когда же это норвежец не решился бы открыть рот? — злобно спросил ко-роль в ответ.
— А кто захотел бы, чтобы с него содрали шкуру, покалечили или зажарили? — спросил старик спокойным голосом. — В этой стране снова есть король, которого зовут Олавом."

"Мог ли бы Белый Христос узнать язычника? Даг вытянулся в свой полный рост и искал глазами поверх голов людей золотую коробочку. И, как будто бы он хотел прийти ему на помощь, епископ как раз поднял ее высоко, и весь народ, также король и его благородные спутники опустились на колени, так что вид стал совершенно свободным. Даг забыл, что это должно было бы привлечь к нему внимание, если он единственный здесь не встанет на колени. Но он продолжал стоять и рассматривал золотую вещь, так же как один человек смотрит другому в глаза и еще не знает, кто перед ним: друг или враг. Яркие лучи света отражались в коробочке; это было так, как будто бы они через сумрачное помещение целились прямо в Дага. Даг смотрел вперед, полный надежды, почти с вызывающим видом: «Что ты будешь делать, Белый Христос? Сердишься ли ты? Хочешь ли ты борьбы? Я к этому готов». Но тут он с удивлением заметил, что от этого золотого мерцания в его сторону не исходило ничего злого или враждебного, скорее там было что-то от улыбки и от той понимающей приветливости, которая была так свойственна молодому Йону. И, когда через него как будто прошел теплый и приятный поток, Даг почувствовал, что ни на земле, ни на небе не было бога, который сердился бы на него. Не существовало никого и ничего, чего он должен был бояться. Знание о великом единстве бытия, которое он выпил той ночью из горячего кубка, должно быть, изгнало из его сердца любую возможность страха. Теперь все боги были для него добры, пусть даже они были такими же загадочными и незнакомыми, как тот, который проявлялся в этом золотом предмете. И все, что они могли сделать, даже самое противоречивое — ведь великие силы бытия обычно действуют и творят в столкновении, — все же это было, в конечном счете, одним целым. И это одно целое было добрым и правильным, каким бы оно ни было. С большой радостью в сердце Даг покинул церковь."

"— Помогите! — с трудом крикнул он, запыхавшись, в бушующий мрак и в то же самое мгновение с насмешкой спросил себя, кто бы это мог быть — тот, к кому он взывал. Бог? Это было что-то неопределенное, очень далекое и недоступное пониманию. Белый Христос? Он был еще гораздо дальше. В такой час от них обоих ничего не стоило ждать. Нельзя было ожидать чего-то ни от кого и ни от чего на небе или на земле, если собственной силы недостаточно. «Слабак!» — сказал Даг самому себе."